Порог чувствительности [сборник litres] - Ирина Степановская

– Не.

– Ну, смотри… – Он неторопливо уже наклонился над чебуреком, взял его рукой, откусывать стал осторожно с угла, чтобы не вытек сок. Пёстрая его меховая шапка съехала ему на нос. Тогда он вытер жаркую руку о скамейку, хотя салфетки лежали перед ним, и шапку снял. Волосы у него оказались обстриженные коротко, густые.

– Поседел ты местами, – сказал, взглянув на него пристально, Стас.

– Ничё, – ухмыльнулся дружок. – Так даже солиднее.

– Это точно.

Приезжий хотел было запихнуть пустую бутылку из-под водки под лавку, но Стас не дал.

– Давай сюда.

Друг передал, и Стас засунул пустую бутылку себе в пакет.

– Ну, рассказывай, чё стесняешься.

Стас помолчал, потом спросил:

– Пива ещё хочешь?

– Давай.

Стас поднялся и пошёл к кассе.

* * *

Лена заканчивала обсуждать со студентами тему и краешком мысли думала: некстати она сегодня надела сапоги на шпильках. Ещё и без машины пришла. Ну машину-то оставила как раз из-за посиделок. На Новый год да шампанского не выпить? Придётся вечером такси вызывать. Шампанское, шпильки и сугробы плохо сочетаются между собой.

Но вот последний студент, размышляющий вслух о признаках волочения тела с одного места на другое, иссяк. Лена посмотрела на часы. До конца занятия час, потом перерыв и вторая группа.

– Ну хорошо. Теперь переходим к практической работе. Разбирайте методички.

– К практической работе?

– Угу. Разделитесь на две подгруппы приблизительно поровну. Одни будут описывать случай механической асфиксии, другие – происшествие на дороге. Можете кинуть жребий.

– Жребий – это кого мы сейчас повесим, а кого задавим?

Лена обвела взглядом студентов.

– Фу. Во-первых, механическая асфиксия – это не обязательно «повесим», это может быть и удавим, и утопим, завалим сыпучими или твёрдыми предметами, кстати, лекция по механической асфиксии у вас уже была, а, во-вторых, поторопитесь. До конца занятия не так уж долго, а практическая работа на оценку.

Лена встала, прошла мимо окна к двум стенным шкафам у противоположных стен. Мельком взглянула, что делается снаружи. Окно выходило в парк. Деревья походили на рога северного оленя, как его рисуют на новогодних открытках, – в мохнатом снежном уборе.

– Располагайтесь возле этих шкафов. – Студенты задвигали стульями, придвигаясь ближе. Лена внутренне усмехнулась. Сейчас, сейчас… На каждом занятии повторялось одно и то же. Когда она специальным ключом отпирала дверцы шкафов и распахивала створки, за её спиной чаще всего слышалось «Ух ты!». А кто-нибудь из особенно чувствительных студенток иногда и взвизгивал. Лена, как артистка, дожидалась этой реакции и поворачивалась к студентам лицом.

– За работу, пожалуйста.

Имела ведь она право на это маленькое развлечение?

* * *

Лена Крылова была хороша и свежа.

– Как «подснежник», – не без сарказма сказал когда-то, несколько лет назад, когда она ещё только пришла на кафедру, заведующий танатологическим отделением Бюро судебно-медицинской экспертизы Владимир Александрович Хачмамедов. Танатос – это смерть, а хронос – это время. Memento mori – так и просилось под вывеску с названием «Бюро», но в приёмной комнате, где выдавали справки о смерти, по стенам висели весёленькие весенние пейзажи.

– Лен, ты думаешь, «подснежник» – это цветок? – Все тогда подначивали её, в том числе «салага» Мурашов, в то время начинающий оперативник, и районный прокурор Носик – заносчивый молодой человек, тоже за словом в карман не лезущий; хотя за тем, как Лена в перерывах между занятиями припудривала носик, оба следили с интересом.

– Нашли тоже, что спросить, – Лена прятала в сумку изящную чёрную коробочку с золотой розой и заливала кипятком растворимый кофе в принесённой из дома фарфоровой чашечке. – Думаете, я не знаю? «Подснежник» – это труп младенца, как правило, новорожденного, найденный где-нибудь в лесопосадке под снегом.

– Под кустами, в ямках, в развёрзнутом после зимы грунте лежат эти невинные детские трупики, наспех закопанные руками бессовестных матерей, и жаждут мщенья… – Хачмамедову тогда было лет сорок пять, он был широкоплеч и кряжист. Ещё он картинно краснел и надувался, чтобы казаться свирепым, но настоящей свирепости не получалось. У него были глаза с очень пушистыми, густыми и загнутыми ресницами, так и хотелось положить на них спичку, проверить, свалится она или нет, и это подрывало драматичность момента. – И не везут из роддома этих младенцев в голубых или розовых стёганых одеяльцах заикающиеся от счастья папаши, а обнаруживают чаще всего собаки или влюблённые парочки. – В этом месте Носик и Мурашов громко всхлипывали и закатывали глаза, а сорокалетний, женатый Хачмамедов сурово припечатывал слова кулаком, ударяя по крышке рабочего стола, заваленной разного вида скальпельками, стрелянными гильзами и выкидными ножами. Было что-то неприятное и наигранное во всех этих воплях, и Лена не любила из-за этого с ним общаться. Тем более что между сотрудниками кафедры и экспертами бюро было негласное соперничество – кто умнее.

Однако теперь, по прошествии уже нескольких лет, Лена относилась к подколкам Хачмамедова просто как к особенностям её непростой работы. Да и приступы остроумия у заведующего танатологией становились всё короче и реже. «Наверное, уже не до меня ему, – с ухмылкой думала Лена. – Стареет».

Утренняя группа ушла, заканчивался получасовой перерыв. В большой лаборантской стучали ножами, нарезали к вечеру оливье. Начищенная картошка плавала в кастрюльке. Лена знала, картошку сварят в последнюю очередь, чтобы горяченькую раскидать на тарелки, когда все соберутся за столом. Заказанные и привезённые куриные крылышки дожидались своего часа в коробке. Лена их любила, как и оливье, но пока закусывала принесённой из дома котлетой и проверяла сданные студенческие работы. Всё-таки кафедра – это не бюро. Здесь совсем другое дело. Здесь она чувствует себя уверенно. Вот звонок на последние две пары басовито дребезжит на все этажи этого старого, огромного здания. Звонок к последнему занятию. Она встала возле двери, пропуская студентов. Надо же, явились в полном составе.

– Вы почему все такие мокрые?

– Так мы пока с лекции ехали, промокли. Там же дождь идёт.

– Да? А с утра был снег.

– Нет! Теперь уже ливень! Это просто вы тут на одном месте сидите, ничего не знаете, а мы же движемся – значит существуем! – Студенты всегда рады навешать лапшу.

– Ладно, начинаем.

И с утра и после перерыва тема всегда одна: «Осмотр трупа на месте его обнаружения».

* * *

По-прежнему сияла огнями вывеска чебуречной, ёлка всё так же отсвечивала в окне. Под ногами прохожих чавкала жидкая снежная каша, а в зале заметно прибавилось посетителей. Разговор за столиком у окна продолжался.

– Этот козёл на старого барана похож. Так-то не старый, а на башке сзади круглая плешь и вокруг неё слипшиеся волосья спиральками. Точно, как у барана на